Горшков и Шарафутдинов.
А вот, что показывал на допросе от 19 января 1940 года Петр Ильич Горшков, бывшай сотрудник НКВД:
«…В начале работы в тюрьме следствие проводилось нормальным образом, т.е. упорно сидели над каждым арестованным и добивались признания, т.е. упорно сидели над каждым арестованным и добивались признания. В этот период стали поступать в большом количестве арестованные по иноразведке – китайцы, финны, корейцы, харбинцы. Тюрьма была переполнена арестованными. С этого времени начинаются массовые признания арестованных. Особенно рост признаний произошел после оперативного совещания в кабинете Боярского (число и месяц не помню), который заявил : что Управление НКВД следствие плохо развернуло» и на вопрос как быть с такими арестованными, которые работают в лесу? Боярский ответил буквально так: «Что мало леса сгорело? Пишите, что лес жег, трактора выводил из строя». Этим самым руководство в лице Боярского дало прямую установку писать в протокол все, что придет в голову следователю. Я помню случай, который был лично со мной. Я несколько дней работал с арестованным Блюм (инженер-строитель), который дал показания о своем вредительстве на строительстве, а был арестован, как шпион. Признаний о шпионской деятельности я не добился и арестованного взял себе Кричман и были получены показания на нескольких листах о его шпионской деятельности. Кроме того, Кричман взял у меня второго арестованного, который у меня также не признавался, по фамилии Берланд, и через четыре дня Кричман получил протокол допроса на 30 страницах, где указывалось, что Берланд является крупным руководителем шпионско-террористической организации. В этом же протоколе было указано, что изучением военного дела и снабжением оружием занимался начальник ГО НКВД Лосос. Этот протокол допроса был показан мне. Я был в ужасе от прочтения протокола и сделал себе вывод, что я не умею работать. Протокол я тогда принял за чистую монету. После того, как Берланд подписал этот протокол допроса, был послан в камеру №27 к арестованным, числящимся за бригадой Морозова, где проводил работу среди арестованных, чтоб прийдя на следствие давали показания.
На оперсовещаниях у Кричмана стала резко «улучшаться» работа бригады Дермана и Дерман ставился как в пример. Меня этот вопрос заинтересовал, почему количество признавшихся в бригаде Дермана растет, вскоре я установил, один из следователей Дермана – старший оперработник Шарафутдинов попросил, чтоб я его пустил в свою комнату на несколько минут для подписания арестованными своих показаний, что мною было разрешено. В комнату была вызвана малограмотная женщина – арестованная по статье 58 пункт 6 УК, в протоколе допроса было записано, что эта арестованная является участницей контрреволюционной шпионско-диверсионной организации, руководители и участники контрреволюционной организации человек 11, а Шарафутдинов зачитал ей совсем другое, а именно то, что она виновной себя не признает ни в чем, а когда она стала подписывать протокол, заметила ряд фамилий в тексте и попросила объяснить, что тут написано, последний ей заявил, что это записаны ваши земляки-колхозники, после подписи протокола допроса арестованной я немедленно доложил обо всем виденном и слышанном Морозову, который сразу же вызвал Шарафутдинова, последний Морозову признался в том, что таким образом он допросил несколько человек. Как мне говорил Морозов, он обнаружио таких дел у Шарафутдинова 25, со слов Морозова мне было известно, что он докладывал об этом командованию, в частности Кричману И Боярскому. После этого Дерман и Шарафутдинов были переведены из тюрьмы на следственную работу непосредственно в Управление НКВД»…[1]