Возможная историография

Историография.

«Эпоха «просвещения» есть такая эпоха в жизни каждого народа, когда ограниченный и самонадеянный человеческий разум ставит себя выше тайн бытия… Эпоха «просвещения» отрицает тайну «исторического». Она отрицает «историческое» как специфическую реальность».  Н.Бердяев.[1]

Первое, с чем я должен был смириться, при всем своем нежелании смиряться, - это то, что работа так и останется рукописью, даже будучи опубликованной. Попытка примирить, синтезировать, слить воедино жанровую разноголосицу не один раз приостанавливает работу, порой на месяцы, а порой на годы. Поставленная задача завела меня в тупик. Чтобы продолжить работу, я вынужден был смириться с этой «рукописностью» текста, оставив решение вопроса органического единства на всю оставшуюся жизнь. И объявить работу не историей татар и башкир на Урале, а историей моего поиска, в надежде, что в нем схвачены специфические особенности процесса самосознания поколения, находящегося на границе двух культур – татарской и русской, обреченного стать и остаться этой границей, которая для меня могла быть только случайной. Следующее за нами поколение ожидала полная ассимиляция. Я пишу с надеждой, что мои предположения будут опровергнуты. Конечно, прежде всего, эта работа претендует на то, чтобы оказаться философской, где осуществлена попытка преломить тревожащие и интересующие меня вопросы в конкретно-историческом материале.

Прежде чем приступить к изложению темы, я хочу напомнить содержание одной из любимых сказок татар – «Шурале» Тукая. На ночь глядя, деревенский джигит по имени Былтыр (накануне в прошлом) едет в лес за дровами. Почему ночью, что там увидишь? воровать? Очень возможно. В лесу он встречает Шурале – по-русски, лешего. Фигура, напоминающая Мефистофеля, но не отягощенная ни культурой, ни богоборческими настроениями, менее всего помышляющая овладеть человеческой душой. Темное лесное природное существо. «Не злодей и не праведник святой» – рассказывает он о себе. Он скучает и просит джигита повеселить его – поиграть в щекотку. «Каждый палец приспособлен, чтобы лучше щекотать, убиваю человека, заставляя хохотать…» Необычно. Только в этой сказке я встречал столь странное увлечение. Былтыр обманывает его, защемив пальцы Шурале в бревне. Когда вокруг орущего от боли Шурале собираются собратья и выслушивают его повесть, им остается заметить страдальцу только одно: «прищемлен в году минувшем, что ж ты в нынешнем орешь». Ибо на вопрос Шурале «кто ты?», джигит ответил «Я былтыр». Из джигита героя не получилось. А Семен Липкин в своем переводе задал драматическое звучание образу Шурале. Насколько пластически верно отражен архетип татарского народа – спорить, вероятно, будут. Это единственное национальное произведение, вышедшее за рамки национального в форме балета. Но Яруллин, погиб в 24 года, не успев дописать музыку к балету. Ни об одном другом произведении татарского народа этого сказать мы не можем.

А где-то на границе башкирской и казахской культур на полутатарском языке создал свое странное, совсем не характерное ни для башкирского, ни для казахского сознания, стихотворение Акмулла  «Я – юродивый» - «Диуанамын». Меня часто не оставляло ощущение, что башкиры в душе татарина разбираются больше, нежели сами татары. А резкость выпадов башкир против татар я часто объяснял ревнивым характером любви. Юродствовал уступающий – мог ли он о себе написать такое стихотворение? Нет, только другой. В котором это отзывалось страданием неспособного уступить.

Историография данного вопроса – тема отдельной работы. Специфичность темы, кроме необходимости достаточного количества материала, которого просто не существует, требует разработки своего понятийного аппарата, где исторические термины необходимо будут потеснены этнографическими и религиозными. Нами не ставится под сомнение и особый тип мышления внутри национального мироощущения, пусть и преломленного в русскоязычной реальности. Плодотворность разработки этой темы может иметь два аспекта: идеологический, позволяющий «снимать» напряженность национальной проблематики, и общечеловеческий, позволяющий национальной особенности найти это особое место в русской или уральской действительности.

Дореволюционные сведения носят характер этнографических зарисовок. История самого вопроса в выбранном нами аспекте только начинается. Национальное меньшинство представляется некой экзотикой, при обострении национальных вопросов – потенциальным врагом. Идеологически это выглядит нейтрализацией. Из книг можно назвать: "Россия. Полное географическое описание нашего отечества", т.5 под редакцией Семенова-Тянь-Шанского; Мозель "Описание Пермской губернии", Сборник Пермского земства, С.Г.Рыбаков "Музыка и песни Уральских мусульман" 1897 года издания. Весь материал почерпнут нами из дореволюционных газет "Урал", «Уральская жизнь» и «Зауральский край», Устава и Отчета мусульманского благотворительного общества, а также из справочников по Екатеринбургу и Пермской губернии.

Интерес к национальным вопросам  вырастает в период гражданской войны. В январе 1918 года будет учрежден Комиссариат по делам мусульман внутренней России при Наркомнаце. Колчак, вероятно, недооценивает значение народов, проживающих на Урале. Вскоре его политика отталкивает и тех, кто не симпатизировал большевикам. Большевики же, находясь на грани катастрофы, делают все, чтобы привлечь на свою сторону мусульман. Создаются мусульманские реввоенсоветы. Роль татар и башкир в этот период неоднозначна. Татары на Урале – достаточно инертная масса, не испытывающая интереса к войне, лишь бы оставили в покое. В начале 1919 года башкирские полки перейдут на сторону красных – и впишут в свою историю еще одну трагическую страницу. Не сумев выработать единой позиции в вопросах государственного строительства, созданные республики скоро теряют и саму видимость самостоятельности, а войсковые формирования скоро поддержат экспансию большевиков на восток. «Султангалеевщину» используют именно большевики. Если тюрки – единая общность, то оправдано вмешательство татар и башкир во внутренние дела Средней Азии. Решающую роль в борьбе с басмачами и установлении Советской власти на территории Средней Азии сыграют татарские воинские формирования. Возможно, потому что башкиры более близки к казахам и киргизам, более слаб политсостав башкирских частей, они будут сражаться на западных фронтах. Пожалуй, именно этот примитивно понятый «марксизм» татаро-башкирских коммунистов свихнет головы темному азиатскому люду. Национальный вопрос в этот период играет чрезвычайно важную роль. Но этот период очень плохо освещен в литературе. Он восстанавливается только на основе архивных материалов и газет.

1920–м годом, годом создания Татарской автономной Республики заканчивается первый том данной работы.

В мае 1921 года при Наркомнаце будет создан отдел национальных меньшинств, не вошедших в состав автономных республик.

В 1924 году большевики вынуждены пойти на уступки и мусульманскому духовенству.

Борьба за яналиф оценивается и как борьба за ликвидацию безграмотности и как борьба с исламом и кулачеством. 1928-29 гг. новое оживление работы с национальными меньшинствами. Этот период характерен своеобразной борьбой за мертвых. Советской власти необходимо отнять у общины кладбища, ибо татары все равно предпочитают хоронить по мусульманским обычаям, что кажется роскошью непозволительной.

1930 год. Индустриализация и кооперация вновь заставляют с особым вниманием отнестись к национальным проблемам. Насущной задачей становится привлечение национальных меньшинств к социалистическому строительству. Эти проблемы преломляются в концепциях районирования и коренизации и скорейшего перевода письменности на новый тюркский алфавит, предпринимается новое наступление на ислам. Выходит несколько брошюр, носящих скорее декларативный характер. Подход еще не дифференцирован. Чаще всего применяется общие термины: национальное меньшинство, нацмены или национальности нерусского языка. Специфичность той или другой национальности особо не отмечается, они фактически одинаково характеризуются как отсталые народы. Ислам татар не особенно отличается от языческих культов северных народностей. Просмотр этой литературы ничего не дал для нашего исследования. В основном использовались материалы Государственного архива Свердловской области, материалы Центра документации и газетные статьи.

1931-1932 гг. – пик развития национальной жизни. Политика весьма продумана, сталинский лозунг «национальная по форме, социалистическая по содержанию» недвусмысленен: появляется, с одной стороны, масса национальных изданий и учреждений, с другой стороны, выхолащивается именно национальное содержание. В 1931 году Уралобкомом принимаются масштабные решения по развитию национальной печати. Вслед за постановлением появляется молодежная и детская газеты, несколько новых районных татарских газет и многотиражек. При ОблОНО создается профессиональный татарский передвижной театр. В то же время начинается активное вмешательство в содержательную часть работы. Характерной чертой 1932 года являются партийные процессы над Шамматовым и Уразмухаметовым. Задача та же – приобщение к культуре в целом. Это приобщение широких масс национальных меньшинств постепенно приводит к спаду интереса именно к национальному, как не имеющему перспектив. Внешне никто не заставляет татар отдавать своих детей в русские школы. Но именно это и происходит. С 1933 года начинается постепенный спад. Процесс над духовными лицами, т.н. «мюридами» в Красноуфимском и Манчажском районах. Осуждено 12 человек. К 1935 году чисто газет сокращается. Негородское население не принимает латиницы, падает интерес к национальным изданиям. Городское население вполне владеет русским языком, что снимает необходимость дублирования информации газетами на татарском языке, а именно это и произошло. В 1937 году уже явственны тревожные симптомы. Сначала процессы над религиозными деятелями – обезглавлена мусульманская община г.Свердловска. Неофициальные уже к этому времени руководители мусульманской общины Свердловска Мунасыпов и Галимов будут расстреляны в сентябре 1937 года. В январе 1938 года за принадлежность к националистической организации будет расстреляно только в одном Свердловске около 50 человек. Именно в 1937-1938 годах будут обезглавлены и все национальные учреждения. Перетряхнут и все парторганизации. В 1938 году тенденции развития национальной политики становятся очевидными. 1939 год – события происходят столь стремительно, что, выстраиваясь в единую цепочку, выглядят как национальная катастрофа. Закрываются школы, газеты, театры. Исчезают наиболее активные деятели национального движения. Ты вообще постараешься забыть, что татарин по национальности.

1941 год фактически снимает национальную проблематику Урала. Вновь, как и в годы гражданской войны перед лицом иностранной интервенции, русские, татары, башкиры защищают Россию плечом к плечу. Война в какой-то степени объединяет национальности одной целью: спасти независимость самой России.

Оживление происходит в  конце сороковых начале пятидесятых годов. В этот период фактически отсутствует какая-либо литература, касающаяся национального вопроса на Урале. Редко появляющаяся носит откровенно пропагандистский и весьма поверхностный характер. Основным источником являются в свое время секретные материалы партархива. Единственной легализованной формой национальной жизни является праздник сабантуй, материалы о котором взяты в госархиве.

Партия пытается решить национальные проблемы в районах компактного проживания татар, ибо эти районы оказываются к тому же самыми отсталыми в области.

После перестройки вновь происходит оживление национального движения на Урале. Появляется соответственно и интерес к этой проблематике. Статьи о представителях национальных меньшинств, об исламе в местной печати не редкость. Появляется несколько диссертаций. К сожалению, ни одного исторического исследования, чему в какой-то степени мешает внутренняя раздробленность национального движения. С другой стороны, власти выгодна несогласованность множества различных национальных организаций, что позволяет уходить от вопроса более глубокого изучения проблемы и выработки национальной программы на уровне области, в чем, несомненно, есть необходимость. Большинство начинаний почему, имея лишь спонсорскую единовременную поддержку, вскоре сходят на нет.

Опубликованных воспоминаний, к сожалению, тоже нет. Тем не менее, мы вставляем в текст неопубликованные воспоминания очевидцев тех или иных событий под заголовками «версия» с целью хоть как-то сориентировать возможных будущих исследователей данной темы.

К сожалению, работы русских историков особой пищи ни уму ни фантазии при разработки этой темы не дают, психологически они привязаны к парадигме великодержавного отношения к более отсталым народам России. В этих работах сложно увидеть самое главное – человека и его отношение к вопросу. Одним словом, вряд у татарской истории будет тот же наукообразный вид, какой хочет принять русская история, вероятней всего, татарская история останется на границе с восточным полупритчевым полуобразным, ассоциативным мышлением. Прогнозировать невозможно. Интересны были работы М.Худякова, Л.Гумилева, Олжаса Сулейменова, филолога Гачева. О прямом влиянии на наш труд можно говорить по поводу книги Михаила Худякова «Разгром Казанского ханства», причины рыхлости этого государства яснее никто не проговаривал. Не случайно в нашей работе так много внимания уделено торговой деятельности уральских татар. Гумилев заставил задуматься об «энергетическом» своеобразии татар и русских периода расширения влияния ислама в орде, католичества в Литве и Польше и становления Москвы. Неожиданный мир «Аз и я» Олжаса Сулейменова заставляет поверить не столько в безграничность человеческой фантазии, сколько в безусловную субъективность истории как таковой. Павичу ничего не оставалось, как написать «Хазарский словарь». «Национальный образ мира» Георгия Гачева отныне делает историческую работу обреченной быть скучной, если за историческими событиями не улавливается гипотеза об архетипе нации.

Поэтический взгляд на проблему чаще давал больше, нежели исторические труды. Мне хотелось бы отметить двух авторов, творящих на границах культур на русском языке – это Бэлла Ахмадуллина и наш земляк Альберт Зинатуллин. Неожиданно Бэлла Ахмадуллина принимает вызов Шурале, что "призывно трясет бородой", приветствует его, наперекор консервативной традиции. В блуждании безродного бездомного бессмертного героя Зинатуллина проглядывают черты Агасфера, представленного в традиции Пера Лагерквиста, снимающего примитивность христианской трактовки Вечного Жида.

Из современных историков – это Николай Корепанов: трогательная, тонкая, умная трагичная история о «первом» татарском учителе, и научный сотрудник историко-краеведческого музея – Светлана Корепанова, проделавшая большую работу по сбору материала об Агафуровых, о жизни и быте богатых татарских семей г.Екатеринбурга, а также по популяризации этих сведений.

Особое место, как ни странно, занимает Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк, которого, к сожалению, историки за историка не считают. Да, он больше, чем историк, он гуманист, поэтому ученым его не назовешь. Но его часто мрачные исторические очерки на башкирские темы, вообще на темы национальных меньшинств вдохновляют и творчески и по-человечески, за что ему и большое спасибо и земной поклон. Без сомнения, стоит почитать «Кара-Ханым», «Охонины брови», «Поездка на гору Иремель» («Южный Урал», Челябинск, 1955, №№ 13-14), «По зауралью» (Лит.-худ.альманах «Южный Урал»,№8-9,1952г), «Орда» (Казанский биржевой листок.1888, № 138, 24 июня, №144,2,VII), несколько больших фрагментах о взаимоотношениях башкир и русских есть в романе "Приваловские миллионы”, а позиция молодого Привалова в этом вопросе до сих пор остается уникальной. В этом отношении в этих работах явлено лучшее, что может быть заложено в русском человеке: предельная честность и ясная совесть. На особенности восточной темы в произведениях Мамина-Сибиряка первым среди свердловских исследователей обратил внимание Дергачев.

Еще несколько слов о тоне. Нижеотмечаемые нами три типа публикаций выделены благодаря тону авторов. Появилась уравновешенность, наконец сознание того, что только сам человек, сам народ ответственен за свою судьбу, в самом народе заложено то противоречие, в самой душе, которое определяет его судьбу. Это первый шаг к осознанию своей трагедии. Осознание трагедии и судьбы, возможно, и будет первым шагом к созданию гражданского общества. До сих пор национальная проблема превалировала над гражданской, что, собственно, объяснимо. Конечно, татарский народ и его история были и раньше, но где-то на обочине совести русской культуры. Насколько можно было говорить о собственной совести не знаю, ибо все беды объянялись многовековым угнетением русского деспотизма. Героическая оборона Казани – единственный яркий эпизод в истории татар, на самом деле говорит больше о позоре, если мы имеем ввиду народ. Казань, брошенная на произвол судьбы собственным народом. Рыхлость государственного образования. Шкурные интересы татарских баев и отсутствие национального сознания у них. Можно ли было говорить о народе? Что посеешь, то пожнешь. На протяжении нескольких веков татарский народ не мог подняться выше драмы. Татарский театр блестяще представляет бытовые драмы, и в нем фактически отсутствует трагедия, как осознание в нем самом заложенного противоречия, определяющего его судьбу. В любом случае, конечно, понятно, что парадигма будет одна: становление нации и государственности. Пусть это беспокоит российских политиков, нам это кажется абсолютно естественным.

1.      Исторические. Работы историка Илдуса Ризаковича Тагирова "Очерки истории Татарстана и татарского народа", охватывающие ХХ век, и "История национальной государственности татарского народа и Татарстана". Нас не удивляет, что именно он и историки этой школы могли существенно повлиять на первые шаги молодой Республики. Историческая обусловленность и обоснованность уравновешенной политики Шаймиева, с одной стороны, единство судеб двух на самом деле очень близких народов и необходимость построения новых взаимоотшений, при которых наконец могут быть погашены все взаимные "счета”. Отсутствие какой-либо истерии и есть тон человека, уважающего себя и другого.

2.      Методологические. Иного типа работы Хакима "История Татарстана. Методологические аспекты проблемы." Здесь сказывается философское образование. Они интересны в методологическом плане. И к этой же категории работ можно отнести книги: Мухаметшин Ф.Х. "Республика Татарстан. Особенности социально-политического развития на рубеже веков," и под его же редакцией "Республика Татарстан: новейшая история".

3.      Авторские. И живые работы, вроде книги Шафиков Ягсуф. «Семнадцать интервью в конце века». Где самые что ни на есть простые вопросы к политическим деятелям недалекого прошлого и сегодняшнего дня находят такие же простые ответы. Без претензии, ясно, человечно, без какого-либо пафоса.

4.      Региональные:

-         Неплохой опыт Г.Г.Косача в книге "Город на стыке двух континентов. Оренбургское татарское меньшинство и государство". Без особых откровений, но достаточно методично прослеживается история татарского населения Оренбурга, его влияние на развитие оренбуржья и татарской культуры в целом.

-         Свердловская областная межнациональная библиотека в 1999 издает каталоги по собственным фондам по книгам и публикациям, касающихся татар и башкир. В татарский каталог входит 1117 наименований, в башкирский - 597. Другое дело, что этот замечательный опыт тоже мало что дал для нашего исследования.

Впрочем, по прошествии нескольких лет я вообще потерял интерес к этому вопросу. Произведения, которые произвели на меня впечатления, я упоминаю в тексте. Отдельно разрабатывать эту тему – своим делом не считаю. Объясняю это тем, что основная масса произведений, с которыми мне приходилось сталкиваться, посвящена какой-то абстрактной истории полувымышленной страны и народа, точно Россия, в теле которой и возникает понятие татарского народа, явление, скорее, внешнее и по отношению к «внутренним» силам мало значащее.