Янгуразов Закир Рахимович.

Янгуразов Закир Рахимович.

ГААОСО, ф.1, оп.2, д.П-37169. Одно из самых больших дел, также проливающих некоторый свет на деятельность членов организации «Идель-Урал».

Закир родился в 1926 году в д.Янгуразово Забайкальской области, в год когда его отец, весьма «враждебно» настроенный к советской власти, покинул Россию. Отец – Рахим Янгуразов, 1883 г.р., умирает в 1939 году. Мать Закира – Гайша, 1888 г.р., в эмиграции будет заниматься коммерцией в Харбине. Похоже, это произойдет после смерти мужа.

В 1928 году Рахим перевозит свою семью – жену, 4-х сыновей и 2-х дочерей - в Маньчжурию в город Мукден. Закир с 1935 по 1940 год учится в начальной японской школе (?), оканчивает 6 классов. До 1944 года работает приказчиком у сестры Сунаевой Раки. Затем вместе с братом открывает магазин готового платья.[1]

Примерно в августе 1940 года с братом Маруфом Янгуразов вступает в организацию «Идель-Урал». В протоколе мы читаем следующие строки:

«Тюрко-татарская» националистическая (контрреволюционная организация «Идель-Урал» ставила своей задачей объединить в эту организацию всех эмигрантов татар и членов их семей, воспитать, вернее, привить им ненависть к советскому государству и в составе японских вооруженных сил принять участие в войне против СССР в отторжении от него всей азиатской части вплоть до Волги и создание «тюрко-татарского» самостоятельного государства под протекторатом Японии».[2]

С марта 1944 года Закир в числе других членов организации по четыре раза в месяц проходил патриотически-военную подготовку – строевую и тактику, ежемесячно уплачивая взнос в 1 иену. Занятия проходили в татарской школе 1 ступени, зимой в помещении, а летом – на плацу.

Специфика деятельности Янгуразова («в совершенстве я знаю русский, японский, татарский, китайский и английский языки»)[3] заключалась в подслушивании разговоров некоторых членов татарской организации. При обыске у него был изъят подслушивающий аппарат. По заданию начальника иностранного отдела Главной жандармерии г.Мукдена Сейто[4] Янгуразов в июле-августе 1945 года около двух недель с городской телефонной станции вел подслушивание всех телефонных разговоров руководителя татарской общины Аитова Сальмана.

Познакомим читателя с некоторыми небезынтересными, хоть и мелковатыми подробностями этого дела:

7 сентября 1945 года гвардии старший лейтенант «Смерша» Матренинский в присутствии сержанта Мяснова, задержанного Янгуразова Закира и хозяйки квартиры Гизатулиной Загиды произвел осмотр чердака квартиры Гизатулина Ахметша. На чердаке была обнаружена проводка, идущая из соседнего дома, а также «звукоулавливатель», который был изъят. Излагая материал, я буду сличать протоколы допросов от 7-8 сентября 1945 года и 29 октября 1946 года.

3 июля в 11 часов дня Саито приходит на квартиру Закира. Они отправляются на Центральную телефонную станцию. Поднявшись на второй этаж, зашли в комнату, где размещались телефонные аппараты подслушивания (3 или 4 аппартата). В комнате находился помощник Сайто – Ямозаки[5] и переводчик иностранного отдела Миякозава. Оба сидели у аппаратов и о чем-то оживленно говорили. Сайто представил им Закира, что с этого дня Янгузаров будет работать у аппаратов под руководством Миякозава. Последовал ответ: очень хорошо. После того, как Сайто покидает их, Ямазаки начинает объяснять Закиру, как пользоваться аппаратами подслушивания и как записывать значимые разговоры. Каждый из аппаратов был предназначен для подслушивания разговоров Аитова в тех местах, где последний чаще всего бывал: собственный магазин, квартира, соседи по дому, где располагалась квартира Аитова. Вернулся Сайто и принес Закиру пропуск на телефонную станцию, передав который, быстро куда-то ушел. Затем Закир и Миякозава договариваются о том, кто когда (через день) будет дежурить у аппаратов, после чего Закир остается дежурить. В тот же день в 7 часов вечера возвращается Ямозаки, которому Закир и передает записи всех прослушаны разговоров.

В таком режиме Янгуразов работает до 13 июля: в 10 утра приходит на станцию и покидает ее в 7 вечера. Следователю он признается, что записал довольно много разговоров, но все они носили деловой характер.

«Вознаграждения я никакого не получал, кроме того, что Сайто мне дал пропуск на перевоз станка из Харбина (станок по изготовлению кнопок)».

Не романтизируйте наших героев, попытайтесь себе ответить на вопрос: стали бы вы ради кнопок подслушивать разговоры весьма уважаемого человека?

«В ранее данных мною показаниях я рассказывал, что по заданию Начальника иностранного отдела Главной жандармерии города Мукден Сайто в июле-августе месяце 1945 года – около 10-14 дней с городской телефонной станции вел подслушивание всех телефонных разговоров руководителя татарской общины в городе Мукден Сальман Аитова. Все разговоры Аитова мной фиксировались и передавались ежедневно в Иностранный отдел Главной жандармерии Ямазаки».[6]

«В большинстве случаев к Аитову звонили китайцы по вопросам покупки товаров и многом другом. В данное время в памяти не могу восстановить. Однако серьезного чего-либо между разговаривающими о антияпонских взглядах и агитации не было».[7]

В данной ситуации мало быть «историком», следует пофантазировать. Вчитываясь в изложенное, я не могу «заставить» себя поверить, что подобные признания делались под пытками или после «обработки». Мне больше кажется, что мыслящие люди из среды эмигрантов «осознали», что родным остается народ России и к концу войны все больше симпатизировали «Родине». О чем думал тот же Гаяз Исхаки в конце жизни, когда, похоже, «прозревает» и «разочаровывается» в «помощи» фашистской Германии и Японии? Есть и другой аспект, если старшее поколение живет с «представлением» об исторической родине, то сформировалось ли оно у молодого поколения? В чем мог «запираться» тот же Янгуразов и откуда появляются мысли у японской администрации, что руководители татарской общины могут сотрудничать с Советской разведкой?.. Но продолжим следить за показаниями Закира.

12 июля Янгуразов «отстраняется» от прослушивания разговоров. Ямазаки объявляет Закиру, вышедшему «на работу», что дома его ждет Сайто. Вернувшись домой, Закир действительно встречает ждущего его жандарма. Они отправляются в соседний с гизатуллинским дом японца, фамилию которого Закир так и не вспомнил, чтобы поставить аппарат для прослушивания разговоров Гизатуллина,  членов его семьи, а также тех, кто его посещает. По дороге они встречает китайца по имени Ма, который присоединяется к ним. Никем не замеченные, в 9 часов вечера, со двора они входят в здание какой-то японской конторы, проходят по коридору и закрываются в одной из нежилых комнат. Сайто присоединяет к принесенному аппарату уже подготовленные провода, и они начинают прослушивание. Через некоторое время к ним присоединяется сотрудник иностранного отдела Главной жандармерии Эгути. Через час Ма и Сайто покидают комнату. А в 23 часа прекращают прослушивание и Янгузаров с Эгути отсоединяют аппарат, который, по просьбе Эгути, забирает с собой Янгуразов.

13 числа Сайто приходит в дом к Янгуразову и интересуется, что удалось узнать. Закир ему передает все, что слышал – собственно, ничего особенного: игра на фортепиано, разговоры разобрать было невозможно из-за плохой слышимости. Сайто принимает решение прекратить прослушивание, от которого никакого толку, до тех пор, пока не поступит новый аппарат…

Вернемся в 1944 год.

13 мая 1944 года[8] «в нашу квартиру позвонили – раздался телефонный звонок и меня срочно вызвали в Мукденскую жандармерию. По приходу в помещение жандармерии я доложил дежурному и меня завели в кабинет начальника жандармерии иностранного отдела старшего унтер офицера Сайто, где присутствовал унтер офицер – японец Ямазаки, он спросил мою фамилию, где я работаю или учусь и откуда имею средства к жизни».[9]

Янгуразов отвечает, что работает с братом[10] в магазине, продают готовые платья, в свободное время изучает английский и русский языки[11], а также осваивает игру на аккордеоне. Жандармы поинтересовались, какими еще языками владеет Закир, на что без тени сомнения он отвечает, что хорошо знает японский, русский, английский, татарский и китайский языки.

«После данного вопроса он мне сказал, что японская жандармерия хочет, чтобы я им кое в чем помог, т.е. занимался переводом «тюрко-татарской»[12] националистической газеты «Милли Байрак» на японский язык, с тем, чтобы в газете не допустить антияпонских статей, заметок и карикатур.[13]

В силу моего слабого здоровья, да и к тому же, я еще молод, я переводчиком при жандармерии отказался быть и был Ямазаки отпущен домой.[14]

Спустя трое суток к нам в магазин пришел пришел из жандармерии Сайто и еще один японец (фамилии его не знаю) и стали наедине меня уговаривать, чтобы я стал работать тайным сотрудником при жандармерии, т.е. переводил с татарского на японский язык националистическую газету «Милли Байрак». На этот раз я также отказался и не дал согласие о тайном сотрудничестве с жандармерией. После этого Саито на меня стал повышать тон, и грубо со мной разговаривать, требуя, чтобы я дал свое согласие быть агентом жандармерии. На данное требование я заявил им, когда здоровье позволит, тогда буду помогать…

2 июля 1945[15] года к нам в магазин опять пришел Саито и мне заявил, что если я не буду помогать японской жандармерии, то мне будет плохо. В силу данного заявления я в это время Саито дал свое согласие быть тайным агентом японской жандармерии».[16]

Прошу еще минуточку внимания. Я близок к завершению.

«Вопрос: В чем подозревался Аитов со стороны японской жандармерии.

Ответ. Точно я не знаю, почему японская контрразведка так сильно следила за Аитовым. Но мне кажется, да это и так, что Аитов, как белоэмигрант из России имел связь с Советским Союзом или распространял антияпонскую агитацию среди эмигрантов из СССР и высказывал пораженческие взгляды войны Японии с Америкой».

На подобный вопрос о Гизатуллине Янгуразов отвечает, что Аметша Гизатуллин подозревался в принадлежности к советским разведывательным органам.

В общем, никакой пользы, похоже, японской разведке он не принес, возможно, наоборот…

На допросе 11 ноября Янгуразов Закир «полностью признал в предъявленном обвинении» - участие в контрреволюционной организации…

3 декабря 1946 года утверждается обвинительное заключение и направляется на Особое Совещание МГБ СССР, которое в январе 1947 года выносит решение: …заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на десять лет, считая срок с 24 августа 1945 года.