Умидбаев Габдель Рашид. Мукден.

Умидбаев Габдель Рашид. Мукден.

Мы заканчиваем знакомить вас с маньчжурскими делами рассказом о личности, ближе всех находившейся в одно время к Курбангалееву и Гизатуллину. 

По показаниям Умидбаева мы, конечно, не сможем восстановить картину создания татарских организаций на Дальнем Востоке, но, по крайней мере, наметим направление дальнейших поисков.

Умидбаев Габдель Рашид будет задержан в Мукдене 27 августа 1945 года. Официально арестован в Верхотурье 8 января 1947 года.

Умидбаев родился в Уфе в 1902 году. Отца потеряет в 1905 году. А с 1919 года будет жить у дяди. Это и определит его дальнейшую судьбу, так как в итоге он покинет страну, а мать и два брата останутся в России. Его дядя, Султан Бикмеев, в чине полковника служит в 3 армии Ханжина штабным офицером для особых поручений, и 31 мая 1919 года вынужден был бежать из Уфы. С этого момента и до 1921 года Умидбаев не расстается с дядей, который относится к нему как к сыну, и, независимо от того, что Умидбаев сопровождает дядю в качестве адъютанта, Бикмеев, похоже, старается не втягивать племянника в политическую жизнь. Итак, оставив Уфу, они перебираются в Барнаул, из Барнаула на лошадях до Петровских заводов, затем со ст.Петровские заводы поездом до Читы.

С марта по сентябрь 1920 года они проживают в Чите, где в тот же период Курбан-Галиевым организовывается «Военно-национальное управление башкир». Бикмеев назначается представителем к атаману Семенову. С этого момента, как отмечает Умидбаев, Бикмеев в 3-й армии уже не служит. В сентябре Умидбаев с дядей выезжают на ст.Даурия, в декабре перебираются в г.Маньчжурия. Умидбаев остается в Маньчжурии. Бикмееев с Курбан-Галиевым едут в г.Харбин. Позже и остальные служащие управления выезжают в Харбин.

В январе 1921 года Умидбаев в числе 10 человек, близких Курбан-Галиеву выезжают в г.Токио «с целью ознакомления с бытом и культурой Японии». 15 февраля 8 человек вместе с Курбан-Галиевым и Бикмеевым выезжают в Мукден. Умидбаев и Гизатуллин, о котором речь пойдет ниже, остаются в Японии в городе Камакура для изучения японского языка. В октябре 1921 года Гизатуллин уезжает в Мукден, Умидбаев остается в Японии. В 1923 году он переезжает в Токио, торгует мануфактурой в разноску по провинциям до 1932 года.[1] Некоторое время он работает комиссионером на шоколадной фабрике Морозова в г.Токио. В ноябре 1932 года по приглашению Рахимова Абдул Карима выезжает в г.Сингисю (Корея) и занимает пост управляющего магазином готового платья вплоть до 1936 года. В феврале 1936 года Ибрагимов едет в Мукден, где принимает участие во втором съезде «Урал-Идель». Очень вероятно, что при встрече с Гизатуллиным, он затрагивает вопрос о судьбе Умидбаева. Вскоре Умидбаев сам едет в Мукден, где встречается с Гизатуллиным, который предлагает ему остаться в Мукдене. «Я, послушав его, остался на жительство…» С мая 1936 по апрель 1937 года Габдель Рашид служит приказчиком в меховом магазине Мишуловича. Из показаний, данных 30 августа 1945 года, следует, что в апреле 1936 года Умидбаев приезжает в Мукден и поступает служить в меховой магазин «Манчжуршн комершн компании» в качестве приказчика.[2] Во второй половине декабря 1936 года Умидбаев вступает в «Урал-Идель».

1937 год – поворотный пункт в судьбе Умидбаева. В апреле 37-го его приглашает к себе на квартиру Гизатуллин Ахметша, который побывав в Мукденской японской полиции, встречается и говорит с помощником начальника иностранного отдела полиции Уэда, который в свою очередь просит Гизатуллина подобрать надежного человека, владеющего японским языком, для работы в иностранном отделе. Гизатуллин порекомендовал Умидбаева, и самому Умидбаеву посоветовал встретиться с Уэдой, узнать, что за работу тот предлагает, и заверил, что, если она ему не понравится, он всегда сможет отказаться. На следующий день Умидбаев встречается с Уэдой, который, поинтересовавшись биографией Умидбаева, по словам последнего, сообщает ему следующее: «Нам нужно одного человека для службы в иностранном отделе из среды тюрко-татарской национальности, вы как раз подходящий человек для службы у нас, поэтому должен к нам поступить на службу в качестве переводчика и работы в паспортном отделе». С апреля Умидбаев приступает к работе. В его функции входит: оформление и выдача паспортов – вид на жительство всем эмигрантам, проживающим в Мукдене, также иностранным подданным; ведение учета эмигрантского населения, регистрация приезжающих и уезжающих, учет рождаемости и смертности, и к тому же – разбираться с поступающими заявлениями. Он принимает дела у Евреинова, также эмигранта из России.

1 января 1938 года приказом начальника полицейского управления Мукдена Умидбаеву будет присвоено звание старшего полицейского, осенью 1940 года – младшего надзирателя, а в 1944 – надзирателя.

В 1941 году с началом войны с Америкой круг обязанностей Умидбаева расширен, он получает задание выявлять лиц, симпатизирующих Советскому Союзу, а также узнавать мнения и политические настроения эмигрантского населения в связи с началом военных действий между Японией и Соединенными Штатами. «С целью выполнения данного мне задания, - читаем мы в протоколе, - я ходил к Гизатуллину Ахметша узнать его мнение о исходе войны между Японией и Америкой, а так же между Советским Союзом и Германией. Кроме личных мнений Гизатуллина я преследовал еще и ту цель, что через Гизутуллина Ахметша можно будет узнать о настроениях тюрко-татарских эмигрантов, так как Гизатуллин к тому времени являлся заместителем вице-председателя тюрко-татарской националистической организации именовавшейся «Идель-Урал» и почти постоянно он вращался среди тюрко-татарских эмигрантов, и поэтому я полагал, что находясь с Гизатуллиным в приятельских отношениях, в беседе с ним о военных событиях выскажет настроение тюрко-татарских эмигрантов. Однако своей цели я не достиг, так как в беседе с Гизатуллиным, на мой вопрос слышал ли новость Гизатуллин мне ответил: Да, слышал, начались военные действия Японии с Америкой, пожелаем Японии успех в этой войне, но учитывая, что Америка экономически сильна, и если Япония в короткий срок не победит Америку, и война примет затяжной характер, то на победу Японии трудно рассчитывать. В отношении настроений тюрко-татарских эмигрантов, Гизатуллин ничего не сказал. Ничего не было сказано и по отношению Советского Союза, а прямых вопросов я не стал задавать».[3]

Была еще одна попытка что-либо выяснить об эмигрантских настроениях. Показания также удивляют своей несущественностью. Интересно не столько то, что скрывал Умидбаев, а то, какую цель преследовали допрашивавшие. Интересно мне, следователям, похоже, эти дела были не интересны. Статья была ясна. Вероятно, записано было то, что и было сказано.

«В конце 1943 года или в начале 1944 года точно не помню, но после сдачи Японией острова «Сайпан» и занятия его американцами, помощник начальника, Сёозима мне дал задание – узнать мнение и каково настроение у эмигрантского населения в связи с падением острова «Сайпан». Получив указанные задания я сходил к Гизатуллину узнать его мнение по этому вопросу, а через него и настроение эмигрантского татарского населения, но его в квартире не оказалось и я зашел в помещение правления тюрко-татарской националистической организации «Идель-Урал», расчитывая на то, что там встречусь с кем-нибудь из числа тюрко-татарских эмигрантов и в разговорах затрону о падении острова «Сайпан» и установлю, настроение эмигрантов.

Зайдя в помещение, где размещали правления ИУ[4] я застал там сидящих: Гизатулина, Давлет-Кильди и его жену Давлет-Кильди Рукя – служившая при ИУ корреспонденткой газеты «Национальное знамя» по татарски называлась эта газета «Милли-Байрак». Одновременно возглавляла учебный процесс национально-татарских начальных школ по всей Маньчжурии в Северном Китае, Корее и самой Японии. С указанными лицами я поздоровался, а затем разговорились и по вопросу падения острова «Сайпан». По этому вопросу Гизатулин сказал: Япония все время имела успехов в войне и падение острова «Сайпан» не означает поражение Японии, ведь война без потерь не бывает». По этому же вопросу Девлет-Кильди Рукя сказала: «Характерным в падении острова «Сайпан» является то, что японцы не только военные, но взрослые, как мужчины так и женщины населяющие этот остров показали преданность своей родины и живым не сдались, а жизнь свою покончили самоубийством». И добавила: «Этот поступок японцев характеризует их преданность своему правительству и родине. Мне, как женщине жаль только дети, которые остались сиротами не зная в чем дело». «Других разговоров не возникло. Я, по приходу в управление японской полиции сообщил помощнику начальника особого отдела Сёозиму о имевших разговорах», - показывает Умидбаев.

На вопрос, как относятся в диаспоре к смене правительственного кабинета, Гизатуллин отвечал следующее: «Премьер-министр Тозио за свое пребывание на посту премьер-министра сделал многое для Японии, и не мало имел успехов. Смена кабинета вызвана очевидно усталостью Тозио. Вновь сформированный кабинет с новыми силами – надо надеятся – сделает еще больше и Япония должна будет иметь успехи».[5]

Вот реакция Гизатуллина на войну с СССР: «в связи с военными действиями Японии с Советским Союзом – положение Японии осложнилось и ей будет трудно воевать против Америки, Англии и Советского Союза, поэтому Япония может и не устоять против них».[6]

Из допросов не совсем ясно, к какой же позиции склоняются сами власти: обвинить или оправдать. Это – не 1937 год. По показаниям арестантов предъявить обвинение в измене турдно. Далее Умидбаев показывает следующее:

«… при даче мне задания Сёозима сам мне каждый раз рекомендовал зайти к Гизатуллину и Девллет-Кильди и с ними поговорить, узнав их мнение, а через них и мнение эмигрантского населения, в частности тюрко-татарской национальности. По поводу Гизатуллина и Девлет-Кильди, должен подчеркнуть,[7] что сам Сёозима не однократно ходил к ним и я полагал, что они являются агентами и находятся у него на связи. Я и сейчас так полагаю, но меня посылал Сёозима к ним очевидно еще и с той целью, чтобы через меня их перепроверить, так как они были со мной в хороших отношениях, как одной национальности, а с Гизатуллиным вместе обучались японскому языку и вообще близко дружили…»[8]

И тем не менее, вероятно, Умидбаев принимал участие и в дознаниях более серьезных:

«…Лично я никаких физических воздействий к арестованным не применял, но как правило японцы били арестованных».[9]

«Я знал, что мне не говорят действительного настроения населения, т.к. меня остерегались», - признаюсь, мне кажется, что Умидбаев просто игнорировал свои полицейские обязанности. Полагаю, что он больше информировал своих друзей о том, что происходит в полиции, чем полицию о том, что происходит в среде татар. Все слишком обтекаемо…

Это те скупые сведения, которые и передал Умидбаев своему начальству. Весьма обтекаемая информация поступила от него и о войне Японии с Советским Союзом. Гизатулин, по его словам сказал следующее: «… в связи с действиями Японии с Советским Союзом – положение Японии осложнилось и ей будет трудно воевать против Америки, Англии и Советским Союзом, поэтому Япония может и не устоять против них».

31 марта 1989 года Умидбаев реабилитирован.