Ибрагимов Сафиулла. Мукден.
Ибрагимов
Сафиулла. Мукден.
ГААОСО, ф.1, оп.2, д.П-37696, в
деле имеется фотография: работа в воинской части сподручным пекаря, сентябрь
1945 года (копия не была сделана).
Сафиулла родился в Ульяновске
в 1921 году в семье мелкого кустаря одиночки, сапожника. Отца звали Ахметдиша,
мать – Фатимой. В 1933 году, когда мальчику было 12 лет, умерла его мать, и они
с отцом выехали в Буинск. А в 1934 году умер отец, и мальчик остался при
хозяине квартиры, в которой они жили. Хозяина звали Слейман
(точно его имя Ибрагимов не помнил, сам же называл Слеймана – дедушкой), он был
специалистом по постройке печей и закладке фундаментов. В 1937 году Слейман
завербовался на строительные работы на Дальний Восток и взял мальчика с собой.
По показаниям Сафиуллы, Слейман начинает говорить о возможном бегстве в июне
того же года, убеждая мальчика последовать за ним. «Пойдем в Маньчжурию, -
говорил Слейман, - там жить хорошо, можно иметь свою землю, лошадей. Жизнь там
намного лучше, чем в Советском Союзе». Из поселения близ станции Борзи Слейман
и Сафиулла бегут на территорию Маньчжурии.
«… я не желая расставаться с
ним, дал ему свое согласие бежать в Маньчжурию.
Против поселка, в котором мы
работали пять дней по щекатурке стен и ремонту печей, через небольшую речку,
был виден поселок на Маньчжурской территории.
В июне 1937 года (числа не
помню) с наступлением темноты, Слейман мне на едине сказал, что все готово –
бежим. После этого я пошел следом за Слейманом, который подвел меня к реке
названия ее не знаю, столкнул с берега большое корыто (из которого поили
лошадей) и усевшись, я и Слейман при помощи досок служивших вместо весел,
переплыли на противоположную сторону реки т.е. на территорию Маньчжурии. Выйдя
на берег, при приближении к поселку (названия которого я не знаю) я вместе с
Слейманом были задержаны японским солдатом».
Задержанных отвезли в
Сахалянскую тюрьму и поместили в разные камеры. Юношу вызывали на допросы
четыре раза. Основной вопрос, понятно, был - не являются ли они шпионами. Еще
раз и последний он видел Слеймана на очной ставке. Вначале 1938 года Слейман
скончался. Через четыре месяца после задержания переводчик тюрьмы взял
Ибрагимова к себе домой на хозяйственные работы. Ибрагимов упоминает, что у
переводчика была жена-японка и двое детей.
Пять месяцев он проработал там, мыл полы, стирал белье, заготавливал дрова и
уголь и т.п. И вновь нелепая история. Весной 1938 года к хозяину (фамилии
Ибрагимов так и не вспомнит) приезжает начальство (три человека), в честь
которого устраивается банкет. Ибрагимов обслуживает их за столом, подавая
закуски. «В ходе банкета все японцы опьянели. Один из приехавших свалился и
уснул, а остальные вместе с хозяином и хозяйкой квартиры, взяв бутылку вина,
куда-то ушли. После ухода их я произвел уборку, подмел пол и лежавшие бумажки
на полу, которыми японцы утирают нос, я собрал в печь и сжег их». «На следующий
день после банкета, мне хозяин предъявил претензию, что на вчерашнем банкете у
одного из японских начальников якобы пропали важные документы и подозрение
ложится на меня, что эти документы мог взять только я так как больше
посторонних не было. Но я фактически ничего не знал об этих документах, так как
я вообще не грамотный и в них не разбираюсь».
Итак, в марте 1938 года Ибрагимов вновь попадает в тюрьму. На допросе 11
февраля 1947 года он скажет, что следствие шло год с применением пыток, иначе
объяснить фразу «и производили мне пытки» я не могу. Впрочем, замечу, что
вопросы, конечно же, носили тенденциозный характер. В 1939 году в Сахаляне он
будет осужден японской военной миссией на 10 лет тюремного заключения. На
вопросы о том, может ли он назвать кого-либо из администрации тюрьмы, Ибрагимов
отвечает отрицательно. По фамилиям никого не называли, а только: «господин
дежурный», «господин начальник». Администрация состояла из японцев.
Обслуживающий персонал – китайцы и корейцы. В сахалянской тюрьме он содержался
в одиночной камере, потому был лишен какого-либо общения с другими
заключенными.
Осенью 1941 года его
переводят в харбинскую тюрьму, где заключенные работали на лесопильном заводе,
располагавшемся при тюрьме. Здесь он будет помещен в камеру, где сидело еще 5
человек: два китайца, кореец и два русских - Алексеенко и Зайцев, которых
подозревали в шпионаже. Ибрагимов вспоминает, что однажды после допроса избитого
Алексеенко принесли в камеру на носилках, после чего тот три дня пролежал в
полубессознательном состоянии, не в силах поесть, только иногда просил воды. Сам
Ибрагимов работает при тюрьме сапожником, в прачечной и на кухне. В декабре
1943 года он будет переведен на угольные копи близ Синьзин, где проработает
перевозчиком угля 9 месяцев. В конце 1944 года Ибрагимов будет возвращен в
Харбинскую тюрьму, где в которой вспомнит сапожное дело. 16 августа 1945 года
отступающие японцы выпускают его. Просто придет дежурный, откроет камеру и скажет,
что он может идти, куда хочет. После освобождения Ибрагимов уезжает в Мукден,
где через Военную комендатуру получает работу вольнонаемного сподручного пекаря
в одной из воинских частей Красной Армии. Только в этот период он и научается
расписываться, «только иногда забываю все буквы своей фамилии и допускаю ошибки».
В октябре 1945 года Ибрагимов будет задержан и через Читу переправлен на Урал.
30 января 1947 года в Свердловске будет наконец подписано постановление на его арест.
Итак, после допросов в
Верхотурье 14 февраля 1947 года Ибрагимову предъявляется обвинение по статье 58
пункт 1а УК РСФСР: измена Родине - переход в Маньчжурию и распространение
клеветнических измышлений о жизни в Советском Союзе. В обвинительном заключении
предложена мера наказания 10 лет ИТЛ. Но дело настолько «не о чем», что Особое
совещание при МГБ осуждает его лишь на пять лет за измену Родине, считая срок с
12 октября 1945 года.
Что касается «нашей»,
национальной, темы, то вот, что говорит Ибрагимов:
«Я к Масульманской
национальной организации никакого отношения не имел и о существовании таковой в
Маньчжурии не знал».
Незамысловатые признания о
первых в жизни накоплениях завершают картину. Допрос от 13 февраля 1947 года.
«…Мне месячный оклад в хлебо-пекарне
в/части полевая почта 68546 выплачивался 900 рублей (гоби)… всего мной за две
получки в В/части п.п.68546 было получено 1500 гоби.
Вопрос. Когда и где Вы
вставили себе золотые зубы?
Ответ. В сентябре 1945 года,
получив первую получку, я у китайцев в гор.Мукдене вставил себе четыре верхних
золотых зуба.
В. Сколько Вы уплатили за
них?
О. За вставленные зубы мне,
я уплатил шестьсот Гоби.
В. Почему же у Вас при
задержании изъято 1120 гоби. Тогда как Вы получили всего 1500 гоби и из них за
зубы уплатили 600 гоби.
О. Работая в хлебо-пекарне я
пользовался свободным выходом из расположения в/части в город. Поэтому мне
красноармейцы давали очень часто деньги на покупку продуктов на базаре. Покупая
для них кур, бобы и т.п., мной экономились при этом деньги или оставалась
сдача, которую красноармейцы у меня не брали, а оставляли мне, поэтому у меня в
наличии было больше, чем я получил там за работу в хлебо-пекарне. Должен также
сказать, что работая в в/части, я питался и одевался бесплатно, и поэтому своих
денег я никуда не тратил».
Похоже, наконец-то жизнь
начала налаживаться… Но Аллах распоряжается судьбой Ибрагимова иначе…
Дата смерти неизвестна. Но
может быть, он выжил, ведь фактически вся жизнь проведена в тюрьме. И где бы он
ни оказался, его всегда принимают за предателя. Я был просто потрясен
символичностью этого самого «бесцветного» образа, понимая, что писать о жизни
маленького никому ненужного человека дело неблагодарное. Отчасти фигура
карикатурная, но и более серьезные фигуры, порою принципиально антисоветски
настроенные, будут подозреваться японской жандармерией в сотрудничестве с
органами разведки Советского Союза.
Сафиулла Ибрагимов будет
реабилитирован 21 апреля 1989 года.
|
